Теодор Шанин об альтернативах сверхпотреблению

В мире всегда будут очаги экономического роста и "антироста", важно, чтобы последние становились не местами депрессии, а очагами гармонии

Российский средний класс, согласно новейшему исследованию, отвернулся от ценностей крайнего индивидуализма, больше всего требует социальной справедливости и часто в положительном контексте припоминает советский опыт. Это не ностальгия: многие из респондентов не так много помнят про СССР. Скорее это оппозиция сложившейся у нас модели «жесткого» капитализма, признак того, что мир меняется, возникают спрос на новые идеи и новые концепции экономики и социальной жизни. Возможен ли развитие и прогресс без бешеной гонки за экономическим ростом, более справедливые концепции жизни?

Если и есть в кризисе что-то хорошее — это возможность избавиться от стереотипов и выбраться из привычной колеи, которая в иное время кажется заданной навсегда. Со времен перехода к рынку нам вбивается, что карьерный успех и богатство являются нормой как цель жизни, все остальное удел неудачников и маргиналов. Мы усвоили ценности ортодоксального капитализма куда глубже жителей тех стран, из которых он к нам пришел, все другие концепции, кроме рыночной, признаны маргинальными. Где же свобода? Свобода приходит, как и обычно, от знания. Ученые начинают ставить под сомнение концепцию экономического роста, этого кумира и перпеттуум мобиле современной политэкономии. И обещают нам время борьбы смыслов, — а может быть, она уже началась? Эта борьба касается далеко не только материального благополучия, но оно, треща по швам, просто заставляет задуматься: гнаться ли за прежним его уровнем или так и неисполненной  мечтой о нем, или придумать себе что-то интереснее, да и надежнее? Начнем борьбу смыслов прямо сейчас, на страницах РР. Участвуют великий социолог Теодор Шанин, другие заметные фигуры, выдающиеся ученые прошлого, а также простые люди, так как большинство из нас — средний класс.

Миры рушатся

После очередного сокращения штатов и снижения заработной платы «счастливчики» — те, кого оставили в поредевшей команде одного из подразделений «Сибура», собрались в курилке. Говорили о том, что сокращение поездок на машине и походов жен в салоны красоты, семейное табу на рестораны, закупки в универсамах эконом-класса вместо супермаркетов и отказ от сезонного обновления гардероба все еще не дает нужной экономии. Кто-то подбросил идею экономить на «излишествах» — дорогих марках кофе, чая, алкоголя, люксовой косметике и туалетной бумаге.

Через неполную неделю выяснилось, что сложнее всего отказаться от туалетной бумаги. «Надо искать какие-то другие уязвимые места» - сделала экспресс- заключение мама первоклассника. Ее сын сначала спросил, куда подевалась бумага «с облаками и перышками», а, услышав ответ, что она принесена в жертву экономическому спаду, возмущенно заявил, что, наверное, в туалет он будет ездить к бабушке.

Стоит заметить, что и предыдущая, докризисная эпоха тоже не была временем процветания для всех. Возможно ли оно вообще?

— Чувство, что экономика растет, а мы не процветаем, появилось давно, —говорит профессор Манчестерского университета, президент Московской высшей школы социальных и экономических наук социолог Теодор Шанин. — Как тезис его сформулировал в 60-е годы американский экономист Йозеф Шумпетер, еще до него — Маркс, от которого отмахнулись. Ведь это атака на ключевой тренд и основополагающую теорию, фундамент мышления всех правительств мира. Но сам факт продвижения вперед ставит под вопрос движение вперед. Капитализм удачен как метод роста, дает развитие экономических сил. Что дальше? Быстрое развитие производительных сил дает резкий всплеск социальных проблем и поляризацию общества. Это признает даже такая икона капитализма, как Джордж Сорос. Он не раз говорил и писал о том, что само по себе обогащение создает серьезные и пока не решаемые проблемы. В этом смысле Сорос — знаковая личность. Человек, который умеет обогащаться вообще на всем, признает, что с капитализмом что-то не в порядке.

— У вас есть ответ на вопрос о том, почему рост экономики дает скачки роста социальных противоречий?

— Частично. Увеличение сил продукции почти всегда, не забудем слово «почти», дает поляризацию. Общественную и экономическую. Богатые становятся богаче, а бедные — беднее. Тенденция такова, что если все поднимается вверх быстро, то максимум, что могут бедные — не терять. Но они отстают. И разрывы в отставании увеличиваются. Что само по себе создает социальное напряжение. Принимая во внимание то, что богатые имеют способность и тенденцию влиять на политику, они монопольно начинают диктовать все тренды. В экономике, в политике, в социуме. Так происходит в классической модели роста. Но уже сегодня есть примеры, пусть не массовые, которые могут стать модельными для экономики антироста.

Антимиры

Вот, ключевое слово сказано — антирост. Теодор Шанин, экономист и социолог Серж Лятуш, а до них классик экономической мысли Йозефа Шумпетер выдвинули принципы новой модели устойчивого развития — антироста. В общем-то, напоминает экономику традиционных типов, феодальную и индустриальную. Глобальные торговые связи никуда не исчезают, так ведь они характерны для человека со времен финикийцев. А в остальном — экономика и жизнь людей возвращаются на местный уровень, сельское хозяйство обеспечивает пропитанием население окрестностей, за счет отказа от избыточного производства сокращается рабочий день (это — новшество по сравнению с традицией, возможное при нынешней высокой производительности труда), ликвидируется весь класс одноразовых предметов. Приоритеты: личностный рост, общение, потребление культурных продуктов вместо материальных. Готовы ли мы к этому?

— Один из парадоксов кризиса, — говорит Александр Ослон, президент Фонда «Общественное мнение», — в том, что россияне, несмотря на рост цен и поэтапное сжатие доходов, не спешат расставаться с приобретенными потребительскими привычками. Потеряв доступ к легким кредитам, люди стараются сохранить прежние стандарты жизни. Стремление удержаться за них пришло на смену докризисной обывательской доктрине негласной соревновательности в том, кто круче ест, «брендовее» одевается или экзотичнее отдыхает. Но есть проблема — экономить русский человек, как всегда, не умеет. Тем жестче будет кризисная посадка, кризис-то системный. Он диктует не столько отказ от стандартов потребительского мышления, сколько смену парадигмы общественного сознания.

— Думаю, что люди мучительно, но придут к понимаю того, что надо уходить от сверхпотребления, чтобы выжить как биологическому виду. Это хороший регулятор запросов, — говорит профессор Шанин. — Эффективно он заработает лишь через освобождение мысли индивида, его переключение на иные приоритеты. И такие ростки в нашем мире есть. Наглядный пример — моя любимая Скандинавия. Это тоже страны потребления, но с жестким самоограничением. Они учатся регулировать инстинкт потребления. Страны Скандинавии, особенно Норвегия, в меньшей мере Швеция, к своим правительствам предъявляют четкое требование - выравнивать экономические отношения. Там понимают, что дать капитализму возможность расти спонтанно опасно для капитализма. В Китае, где пока высока всеобщая бедность, особенно в селах, рост экономики поднимает уровень жизни, правда, по большей части тех, кто богат. Если им удастся обогащаться прежними темпами, они дойдут до точки, где это обогащение начнет быть опасным для хорошей жизни, как в США. Я думаю, что даже богатые страны сегодня выходят на тот уровень кризиса, когда большая часть их населения не получает ничего или почти ничего от того добавочного продукта, который дает рост их экономик. Да, страны «золотого миллиарда» обогащаются, но не их граждане. Многим экономистам логика этой ситуации, если не предельно, то ясна. Когда же я как социолог, другие ученые говорим о том, что надо создавать научный инструментарий для исследования причин поляризации, нас не слышат. Или не хотят слышать. А ведь в мире уже есть инструмент снижения и нейтрализации поляризации, созданный, межу прочим, российскими экономистами еще в начале ХХ века.

Моральные миры

Искомая новая парадигма, о которой говорит Александр Ослон, была сформулирована еще в начале прошлого века в России.

— Александр Чаянов является автором термина «моральная экономика», он, на мой взгляд, недооцененный русский экономист ХХ века, — говорит Теодор Шанин. — Чаянов это частица целого направления сельских экономистов, уничтоженного в СССР репрессиями 30-х годов. Правильнее говорить не о личностях, а об институции — земстве. Оно заложило целую серию статистических инструментов, которые дают научную оценку социальному расслоению и его причинам. В земствах существовал так называемый третий элемент. Первый — чиновники, назначенные царским правительством. Второй — помещики, дворяне. Третий — интеллигенция: врачи, учителя, священники, отставные военные. Именно они оценили и подсчитали, как богатые богатеют, а бедные, если ничего не менять, обречены на маргинальность. Это был целый срез русских ученых, которые создали и развили серию методов для оценки поляризации. Ее они назвали динамическими исследованиями. До их уровня до сих пор не дошли большинство стран мира. В начале ХХ века в области сельской экономики и социологии Россия вела мир. Не было другого места в Европе, где так интересно продвигали вперед «моральную экономику». Парадоксально, но у русских есть тенденция: говорить, что они самые-самые, но когда они и вправду ведут мир, они этого не замечают.

— А что сегодня с концепцией «моральной экономики»?

— Пока в интересах страны не признавать это мышление. Но антирост — это не продукт чистой мысли. Он — элемент эволюции капитализма, которым в России так очарованы от бедности. Ставка делается на нефть и газ. Однако как от обогащения нефтяных эмиров в арабском мире, так и от русских олигархов население не получает нефтяных дивидендов. Российская экономика потому плохо развивается, что почти нет усилий развивать иные ее элементы. Людей из элитарных групп можно понять: если в университете есть мера понимания экономики антироста, то когда его выпускник выходит в мир, он начинает защищать интересы своих групп, которые владеют страной. Выбор — или корпоративная этика, или оппозиция и Болотная площадь. Так почти во всех странах. Я не случайно сам вышел на Болотную. Понимаю, что надо заново, уже после 1991 года, деколонизировать мышление. Этот процесс, как бы над ним не иронизировали, подспудно идет. Правда, мой пессимизм, с точки зрения приятия русскими идей антироста, основан тоже на принципах демократии: Россия имеет как право выбора, так и, соответственно — право выбора глупости. И тут ты демократ или не демократ. Я демократ. «Осчастливить» мир, как это через колено делал Ленин, я не считаю возможным.

Что касается демократии, то Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологи РАН считает, что приоритет экономических проблем в сознании людей не располагает к протестной активности, а скорее — к росту гражданских и волонтёрских форм участия в переструктуризации общества. «Правда, — отмечает он, — сильный ограничитель роста активности населения — отсутствие понимания взаимосвязи своих экономических и политических прав». Поэтому, с одной стороны, реже будут проявлять себя выплески социальной агрессии, особенно в глубинке, где часто нет инструментов взаимодействия с властью. С другой, более вероятной представляется активизация борьбы смыслов, полагает социолог.

Мир «новых средних»

О том, что время борьбы смыслов для нашей страны наступило вновь, после бурного периода перехода к капитализму 80-х — 90-х годов, свидетельствуют результаты исследования «Новый средний класс и новые ценности: от потребления к гражданской ответственности», проведенного недавно институтом ИНСОМАР (с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 17.01.2014 № 11-рп и на основании конкурса, проводимого Фондом ИСЭПИ»).

Представители среднего класса (особенно его верхней части) говорят, о том, что будущее не определено и фактически находится на развилке. От одних и тех же респондентов звучит предположение, что страна либо продолжит текущую политику с риском прекратить свое существование, либо изменится и сможет найти путь к развитию и успеху. В числе ключевых негативных факторов прозвучали расслоение общества, отсутствие справедливости. Авторов исследования удивила частота, с которой представители среднего класса в ходе обсуждения обращались к советскому прошлому (при этом респонденты не возрастные, не электорат КПРФ). Во-первых, это подтверждение того, что средний класс ощущает, что страна находится в поисках модели дальнейшего развития. Во-вторых, это дополнительный аргумент в пользу того, что средний класс не отделяет себя от народа и вместе с ним обеспокоен грузом социальных проблем и видит значительную разницу между доходами самых богатых и самых бедных, воспринимает высокую степень неравенства в обществе как фактор угрозы для страны.

Мнение одного из молодых респондентов довольно точно выражает настроение по меньшей мере половины опрошенных: «Социальное равенство — это плюс, все равны перед законом, у всех равные возможности, но при этом никто не ограничивает мою свободу. Когда у всех равные возможности и все равны перед законом, я могу пойти на госслужбу, могу заняться бизнесом – и так любой, его свободу никто не ограничивает».

Таковы наши «новые средние», то есть в сущности мы с вами. Но можно ли теперь сказать, что на смену идеям индивидуализма и личного успеха пришла идея равенства во всем? Не совсем, так как в ответах доминирует именно равенство перед законом. Но все же культ успеха и психология одинокого волка, с которой многие начинали вхождение в российский капитализм, уже явно не присуща молодым авторам такого рода высказываний. И социальное неравенство они воспринимают не как личный шанс, а как проблему. Исследователи, кстати, зачислили в новый средний класс аж 48,6% российского общества, правда, разделив их на ядро (22,1%) и периферию (26,5%).

В гармонии с миром

Если вы живете в городе, особенно в крупном, разве не посещало вас хоть однажды желание «бросить все» и переехать в деревню? Кое у кого пожелание превращается в реальный план. Вот и один из современных идеологов концепции антироста Серж Лятуш, профессор Университета Париж-юг XI, на первое место ставит вопрос о массовом переезде горожан на село, причем заняться им там, по Лятушу, лучше всего не товарным, а натуральным хозяйством. Теодор Шанин дискутирует со своим (в целом) единомышленником.

— Я не согласен с Лятушем. Думаю, что он в вопросах антироста представляет радикальное направление. Он мыслит неординарно. Но насколько можно принять то, что люди индустриального мира вдруг станут массово двигаться в сторону сельской жизни? Я в это не верю. Сегодня в развитых странах в сельском хозяйстве работают чуть более 4 процентов населения. При определенных условиях развития антироста, эта цифра может подняться до 8-10 процентов, но никак не до ожидаемых Лятушем тридцати. Это было бы против логики экономического и социального развития. Тут надо переставлять акценты. И это не вопрос доброй воли или концепции нескольких умников. Это вопрос исследования внутренних процессов в разных странах, где есть или сохранились ростки традиционной бытовой мудрости и скромности. Это есть в Боливии, в Эквадоре, в Уругвае, вообще в странах Латинской Америки, где периферийным для мира, но традиционным для этих народов остается представление о достойной жизни в гармонии с природой, которая рассматривается как субъект, а не объект человеческой деятельности. Эти ценности отражены в новых законах, принимаемых в этих  странах. Но как только там начинается восстановление экономик, оно блокируется ростом цен на нефть и другие первичные ресурсы, а эти цены, в свою очередь, связаны с экологическим кризисом. И восстановления не идет, хотя латиноамериканцы настойчиво ищут пути к нему.

Почему именно Латинская Америка? Парадоксально, но потому, что именно там цвели самые зверские военные диктатуры. Это выглядит как карикатура, но когда управление напрямую из Вашингтона пало, обанкротились и компрадорские местные элиты. Создались площадки для свободного мышления. Быстро пошла демократизация «снизу» в Бразилии, Венесуэле, Аргентине. Там начали свободно говорить вещи, которые раньше произносили шепотом и в эмиграции. Если употреблять русское понятие, говорили на кухне. Произошло освобождение мысли. Теперь опять пробуют закрутить гайки, что не так просто.

В России движение из города действительно есть, но массовым его не назовешь. Помимо людей, становящихся фермерами или ведущими личное подсобное хозяйство, которое зачастую и впрямь является натуральным, есть попытки создать принципиально новые формы быта — экопоселения. Как все слишком новое, эта форма приживается с трудом. Ведущий научный сотрудник Института географии РАН Андрей Трейвиш оценивает их критически.

— Опыт первых эко-деревень показывает, что естественность не может служить ориентиром для цивилизации, - говорит он. - Первые поселенцы экологических деревень осознали, что могут снизить там негативное давление городской среды, но они все равно вовлечены в цивилизационную трансформацию. И вместо идеала – гармонии – воспроизводят модель господства человека над миром. Не город является источником зла. Дисгармонично состояние умов людей. Свежий воздух, леса и озера это состояние изменить не могут. Нужны свежие мысли и идеи, отказ от стереотипов управления и стандартов сверхпотребления.

Пожалуй, самым ярким опытом создания новой деревни являются израильские кибуцы. Тем начинали совместно заниматься сельским хозяйством молодые люди, чаще всего не нюхавшие прежде запаха навоза. Сегодня кибуц можно заметить издали по бурной растительности, заметной не только на фоне пустыни, что не удивительно, но и среди зеленых зарослей где-нибудь в районе Галилейского моря. Но профессор Шанин и тут настроен критически по отношению к этому агросоциальному опыту. Похоже, тут есть что-то личное.

— Вспомните, было движение кибуцев в Израиле, построенное на общности имущества и равенстве в труде и потреблении. Я там работал, когда мне было 17-18 лет, но после арабо-израильской войны, куда вскоре отправился, кибуцу предпочел университет. Почему движение кибуцев распалось? Частично ответ на этот вопрос дает повторяющая судьбу кибуцев коммуна Лангомай во Франции. Она поселилась в Провансе в 1968 году, когда не захотела расставаться с революционным настроем той эпохи. Коммуна сегодня переживает примерно тот кризис, который погубил кибуцы - кризис смены поколений. В него входит следующее за создателями поколение. Он выражается в том, что в условиях открытого мира, у которого разнообразные возможности, ты повторяешь то, что делали твои отцы. Это нормальный цикл для сельского хозяйства, но его восприятие дает сбой во втором поколении современного мира. В Лангомай эту проблему решили, создав отдельную коммуну. Кибуцы разрешения кризиса не нашли. Добила их природа роста. В минуту кризиса, когда нужно было принимать решение - расширяться или нет, кибуцы приняли решение расширяться, взяв кредиты в банках. И обанкротились. Не надо было брать кредиты, не надо было быстро обогащаться, они и так не бедствовали, все было, как выясняется, кроме чувства меры, инстинкта самосохранения и широты мышления.

Какое будущее предстоит антиросту? Один вариант — будущее альтернативного уклада, который будет  уживаться с привычным экспансивным капитализмом в отдельных коммунах, городках, поселениях, даже просто семьях - а порой может быть и в целых странах. Другой — будущее системы, которая должна полностью вытеснить капитализм, как когда-то это попытались сделать вожди социализма. Но в этом случае антирост может превратиться из гармонии в депрессивность.

— Профессор, а смогут ли две системы — роста и антироста ужиться на одной планете? — спрашиваем мы, уже готовые по-большевистски биться за идеалы антироста.

— У меня нет сомнения, что они поместятся. Я не вижу, как можно жить в условиях исключительно антироста. Опять же, исходя из анализа, мы видим, к чему ведут тренды абсолютизации роста или попытки диктаторских обществ остановить прогресс. Рост и антирост не только могут, но и уживутся вместе.